Джузгун

Надоело пескам лежать в пустыне. Надоело им видеть над собой раскалённое добела небо, а у горизонта  — призрачные озера воды и призрачные рощи. Захотелось им настоящих озёр  и  настоящих деревьев с прохладной тенью и птичьим щебетом.

— Жизнь не идёт к нам, жизнь боится пустыни, — сказали они, — мы сами пойдём к ней. Мы пойдём навстречу жизни.

И пески поднялись, и волна за волной пошли вперёд. Долго шли они, пока не пришли к лугу. Он лежал перед ними весь в цветах и травах. Над ним порхали и пели птицы. В ручье купался  воробей – оляпка.

Первый раз за всю свою жизнь пески видели перед собой настоящий луг и непризрачный настоящий ручей. И думали: сейчас разольются они по лугу, и прорастут сквозь них травы.

— И перестанем мы быть жёлтыми, — говорили пески, растекаясь по лугу горячими струйками. Скоро мы зазеленеем  и не будем  задыхаться от зноя.

Слой за слоем растекались они по лугу, и умерли присыпанные ими цветы, перестал  бормотать ручей, улетели птицы и унесли свои песни. Вокруг стало душно и жёлто, как в пустыне. У горизонта опять заплескались озера призрачной воды и закачались деревья призрачного леса.

Тогда поднялись пески, и пошли дальше. Долго шли они, и пришли к роще молодых осинок. На опушке прыгали зайцы, в тени от овода прятался лось. Где-то за деревцами тоскливо и нудно кричал кобчик:

— Би-ить, би-ить…

Только неизвестно было, кого он собирался бить и когда. Пески  лежали и слушали. Они первый раз в своей жизни видели перед собой настоящую рощу с настоящими, не призрачными деревьями.

— Сейчас мы войдём в неё, и будут раскачиваться над нами молодые осинки, — сказали пески и жёлтыми ручейками втекли в рощу.

Слой за слоем улеглись они между деревьями, и деревья умерли, задохнулись в их зное. И стало вокруг так же душно и жёлто, как в пустыне. И пески опять пошли дальше. Они подходили к озёрам. Разгорячённые, погружались в них и  умирали озера. Они входили в леса. И леса падали, умирали. Всё дальше и дальше шли пески по земле, и всё дальше и дальше  следом за ними шла пустыня. И кричали пески, задыхаясь от зноя:

— Мы хотим быть лугами! Мы хотим быть рощами!  Мы хотим жизни!

А несли с собой смерть.

И заволновались тогда озёра, задумались рощи: что если пески пройдут по всей земле и всю её усыпят жёлтыми сыпучими барханами? Что если по всей земле растечётся пустыня?

И тогда подал свой голос Джузгун. Размахивая упругими веточками, он сказал:

— Надо остановить их. Они ищут жизни, надо дать им её.

И, рассеивая семена свои, он пошёл навстречу пескам. Выставляя навстречу им свои  зелёные ветви, он говорил:

— Стойте, Вы хотите жизни? Я буду жить среди вас. Я уже иду, а следом за мной придут и поселятся среди вас другие кустарники, и даже цветы.

Он кричал изо всей силы, но что его голос перед криком обезумевших от зноя песков! Они надвигались на него, слепые в своём отчаянии, готовые подмять его под себя и сломать.

Но не сломали. Крепко держался Джузгун за землю, и всё рассеивал и рассеивал свои семена. Он говорил прорастающим сквозь пески кустарникам:

—  Дети мои, нам трудно, но мы должны устоять. Мы должны остановить пески. Они обезумели от солнца и сами уже не видят, что делают.

И всё сеял и сеял свои семена.

И чем шире разрастался Джузгун, тем всё медленнее текли пески, а  однажды и вовсе остановились. Оглянулись вокруг и воскликнули:

— Жизнь! К нам пришла жизнь! Мы перестали быть пустынными.

А Джузгун покачивался  немного усталый, но счастливый и слышался его голос:

— Я говорил  вам — стойте! — а вы были глухи. Смотрите, к вам уже идёт, покачивая    пурпурными бомбошками, Астрагал, помаргивая голубыми глазками, идёт Вероника, а вон, размахивая пушистой метёлкой, шагает Мятлик. Идёт к вам жизнь.

И говорили пески, счастливые:

— Оказывается и среди нас может быть жизнь. Мы тоже можем быть зелёными, как луга, просто никто раньше не догадался засеять нас добрыми семенами.

 Братья Бондаренко